Все системы отказали, да и внутренние дополнительные измерения ТАРДИС не удержались в повреждённой оболочке, с воистину гротескным уродством выпирали наружу, превратившись в нечто искажённое, бесформенное, как бред буйного психопата. Они уже не выглядели как комнаты или коридоры, но и частью окружающей природы, если местный филиал Ада достоин называться так, не стали. Они извратили, отравили окружающий пейзаж. Даже в агонизирующем, конвульсивно дёргающемся в пламени мире не бывает подобных неестественных красок... Не говоря уж о фокусах бесконтрольного времени. Некоторые события повторялись опять и опять, словно поставленная на закольцованное воспроизведение запись. Другие застыли в изолированном мгновении, а иные предметы повторялись несколько раз, копируя себя на глазах у случайного наблюдателя - если бы, конечно, здесь осталось, кому смотреть. . Лишь центральный зал управления ещё оставался почти прежним. Однако... Консоль умерла. Пол и стены ТАРДИС остыли. Больше не светился и не шевелился временной ротор. Мёртвая ТАРДИС - как издохшая, загнанная лошадь на обочине дороги. Эта машина больше никуда не полетит, но, впрочем, у Мастера и сил подняться на ноги больше нет, чтобы попытаться реанимировать капсулу. Его собственное тело в ненамного лучшем состоянии - вонючий разлагающийся кусок мяса, куски отваливаются при каждом движении теперь. Мастер практически вступил в финальную стадию бытия таймлорда, когда ни один из них больше не может регенерировать, исчерпал себя. Но это должно было произойти по истечении тринадцати тысяч лет, при особенной бережливости, кажется, некоторым удавалось дотянуть и до четырнадцати, и это - лишь один цикл, без вливания дополнительной энергии! А он, насколько мог припомнить, не был старше тысячи. Для таймлорда это уже совершеннолетие, но ещё молодость. И Мастер чувствовал страх, ему вовсе не хотелось умирать. Он никогда не рассчитывал дойти до подобного, рискуя собой во всех своих странных и сомнительных предприятиях. Надеялся, что Доктор поймёт его, улетит с ним, и вражде их наступит конец. Рассчитывал, что, каких бы выходок он ни позволял себе - Доктор простит его, защитит и устранит последствия ошибок, внезапно объявившись в самый напряжённый и кульминационный момент, будто чёртик из табакерки. Мастер всё-таки слишком привык полагаться на него - вероломного и лживого друга, променявшего такую близость на каких-то обезьян, на помощь тем, кто не всегда готов по достоинству оценить это и обычно даже спасибо не говорит. Мастер и не подозревал, насколько мало стоит его жизнь, и подобное открытие, само собой, отнюдь его не порадовало. Он так и не успел вовремя остановиться... И, если поразмыслить беспристрастно - Доктор был абсолютно прав, пытаясь взывать к рассудку Мастера, пока не поздно. Но упрямый и строптивый Мастер гнул своё, считая, что знает лучше. Вот и доигрался, поделом ему.
То, над чем только посмеялся бы раньше, сейчас, на краю гибели, казалось не просто умным, но даже мудрым. Мастер заходился лютой ненавистью, от которой темнело в глазах, представляя, как растерзает Доктора на кусочки, когда тот сбросил его в пропасть... Но теперь Мастер остыл, он не мог больше позволить себе сильных эмоций физически, они наверняка добьют его. Да и хватит, пора бы достойно принять окончательное поражение. Страшно. Почему так страшно и плохо? Словно он ребёнок, трепещущий от суеверного ужаса при виде внезапно разверзнувшейся у его ног бездны. Тьма там, глубоко на дне, дышит, манит обещанием покоя, властно зовёт его... Но разве такой выход его устраивает?! Нет! Мастер не согласен уходить, не увидев Доктора перед тем, как тяжёлый алый занавес упадёт, отрезав его от мира - от надежды, от великих и малых стремлений, от звёзд и человеческих голосов, от рассветов и закатов. Мастер умел наслаждаться каждым моментом жизни, хотя и не видел в ней особенного смысла. Он умел громко смеяться и страстно, яростно, импульсивно добиваться желаемого. Его переполняли идеи и вдохновение, он стремился к лучшему - в персональном эксцентричном понимании, но тем не менее. И он всегда держался ради встреч с Доктором. Выбирался из ловушек, не подразумевающих решения и не предоставляющих и самой крохотной лазейки... Но сейчас ему не за что цепляться, Доктор не придёт сюда, Доктор бросил его. Доктор свободен и счастлив где-то там, далеко-далеко, пьёт чай и болтает о науке или о том, как восхитительно-де в этом году расцвели розы, играет с чужими собачками и чужими детьми, преподаёт лоботрясам уравнения и читает книги из золотого собрания сочинений Земли... Доктор заводит новые знакомства, поддерживает старые, пополняет багаж знаний и посещает всё более и более поразительные миры - и это правильно. Дурак в синей будке обязан продолжать свой стремительный бег любопытного и восторженного мальчишки от планеты к планете, от весны к весне. Он сам - лучший во Вселенной путеводный маяк для многих и многих, таких разных по расовой и возрастной принадлежности, но одинаково верящих в волшебника на машине времени.
Но Мастер боится. Как и все эти потерянные одинокие малыши, он хочет, чтобы единственный раз чудо свершилось и для него. Он объяснял себе весьма рассудительно и логично, что Доктору нет в этом никакой выгоды, что лишь глупец выручает непримиримых врагов, что Доктор даже при всём желании не отыщет сюда дорогу... Но сердца пока ещё бились, и пока они бились - Мастер не мог заставить себя прекратить думать о запретном и несбыточном, тянуться к этому. Он воображал себе смешные кудряшки Доктора и нелепый, длинный-длинный, шарф. Мысль, что он больше не притронется к ним, служила замечательной пыткой, прожигала нутро насквозь хуже реального гниения, Мастер предпочёл бы выпить яд, чем продолжать концентрироваться на этом, но нелепый и родной облик Доктора не пропадал, как бы Мастер ни внушал себе, что его воротит от этого глупого лица и широкой белозубой улыбки, как бы ни проклинал Доктора... Он бы с куда большей вероятностью проклял себя, если бы хоть на миг допускал, что его злые ругательства и яркие сцены казни Доктора могут сбыться. И не понимал, что же конкретно, рассилоново проклятье, помешало ему просто взять и обнять Доктора вместо океана слов и чудовищной стены их разногласий, пока имелся такой шанс. Хоть кусай локти - они, наверно, скоро отомрут вовсе и отвалятся, так что есть предчувствие, что получится. Мастер забрёл в кромешный тупик и не видел вариантов выбраться из леденящей кровь и абсолютно омерзительной западни. Тоска перекрывает даже физическую боль. Почему Доктор оставил его?! Мастер понимал, что заслужил всё постигшее его, но ведь Доктор так часто болтал ему о доброте, о неравнодушии, о сопереживании и красоте... И отсутствие Доктора здесь в данный момент было не просто ложью, но и подлостью, Доктор предавал свои идеалы, клятвы и догматы, проявлял двойные стандарты в полный рост. Кто угодно вправе полагаться на благородство Доктора, кроме Мастера. Или Доктор не воспринимает всей опасности его положения, полагает, будто Мастер, как и обычно, с блеском выкрутится сам, а затем вернётся и подкинет новый сюрприз? Ну уж простите, подарки закончились. Избалованные галлифрейские детишки из аристкратических Домов потерялись так далеко от родины и от прежних себя. И, вот, история двоих завершается. Продолжится повествование о бродяге, плетущемся невесть куда и зачем. Доктор справится, на то он и Доктор.

[AVA]http://sa.uploads.ru/t/5LbT7.jpg[/AVA]

Неужели у него начались слуховые галлюцинации? Этот голос никак не может здесь звучать! Как же так, Мастер выдаёт желаемое за действительное? Оба его сердца встрепенулись – их пока ещё не затронуло гниение. Омерзительное двойственное самоощущение, с одной стороны - в тебе есть живая и ещё почти здоровая часть, абсолютно иррационально уверенная, что будет жить вечно, с другой – всё остальное достигло крайней фазы разложения, когда врачебная помощь становится уже бессмысленной, и всё, что даже самая продвинутая медицина может предложить такому пациенту – это эвтаназия, избавление от страданий. Милосердие, капля милосердия, дар умиротворения и покоя. Доктор бы поступил благородно и честно, добив Мастера, но Доктор держит его за руку, как беспросветный идиот, и заходится ненужными эмоциями – от них нынче было меньше проку, чем от прошлогоднего снега посреди пустыни или от солёной океанской влаги при обезвоживании. Доктор же не такой слюнтяй, ему доводилось поступать жестоко и решительно, так что же он тут мямлит и теряется?! Сделав над собой колоссальное, невозможное усилие, Мастер неуклюже, почти судорожно дёрнулся, отзываясь на оклик вторженца – и внезапный даже для него самого прилив злости подтолкнул его второй рукой вцепиться в шарф Доктора и подтащить бывшего друга и нынешнего врага ближе к своему искорёженному лицу. Пусть Доктор ощутит на своей коже тлетворные миазмы смертельно больного существа, которое в очередной раз не сумел спасти. Ни один хоспис не принял бы то, во что превратился Мастер, ни одна сиделка не приняла на себя уход за этой грудой биологического мусора. И он уже начал смиряться, но жизнь забралась к нему буквально в гробницу – в место последнего упокоения, лишённое травы, озёр, пения птиц и наполняющего мир смеха. Такие вещи начинаешь ценить, лишь когда пути обратно больше не остаётся, когда опускаются руки и ты сдаёшься бесповоротно, ведь бороться тебе уже нечем. Жизнь пришла к нему извне, чтобы дразниться белозубой улыбкой и отсветом далёких миров в глазах. Зачем он сунулся в логово полного ненависти зверя? Что забыл здесь, где всё может и должно только разрушаться дальше? Даже Доктору не хватит гениальности и всех возможностей Повелителя Времени, чтобы обратить происходящее вспять и залечить раны этой заброшенной планеты, наполнить её смыслом, восстановить и обновить. Самое подходящее захолустье для того, чтобы тихо-мирно испустить дух. Да, тут уместно исключительно умирать и прощаться, но Доктор ведь терпеть не может окончаний, он даже книги никогда не дочитывает, чтобы история не получила завершения в его голове, а, значит, можно манипулировать безбрежным океаном допустимых и не очень вариантов. Зачем ограничивать себя чем-то одним, когда можно воображать даже несбыточное? Доктор мог бы продолжать внушать себе, что Мастер жив и где-то есть, и однажды их пути пересекутся снова, совсем не в его стиле явиться провожать Мастера на тот свет. И поэтому Мастер пришёл ко вполне логично выглядевшему для него выводу, что Доктору не терпелось убедиться в кончине злейшего противника, лично спровадить в могилу и привалить сверху гранитную плиту, чтобы уж точно не выбрался, а то мало ли, это же Мастер, от него стоит ожидать и такого, чего нормальные таймлорды не могут и даже не дерзнут попробовать. Доктор жаждет потрогать его прах, удостовериться в том, что он холоден, и ни магия, ни высочайшие технологии никак не повлияют на это. Доктор победил, Мастер не воскреснет. Всё, и у его ресурсов и упрямства есть пределы, Мастер горд и ловок, но не всемогущ. И держаться больше не испытывал потребности, он отчаялся, сдался, выходка на Галлифрее стала последним проявлением вспышки его стальной, непреклонной воли. Ему и тогда тяжело давалось таскать еле шевелившуюся плоть, каждый жест – как изощрённая пытка. Доктор остановил его – и тем самым убил. Персонально.
- А, явился, значит, старый глупый Доктор, и у тебя хватает наглости произносить моё имя и смотреть мне в глаза? – прорычал Мастер, обдавая Доктора зловонным дыханием, сжимая шарф мёртвой хваткой. – Что, доволен, да? Пришёл унизить меня снова? Тебе всё мало, решил проследить, что мой труп останется трупом, и никакой сюрприз меня не вернёт? Ты так стремился от меня отделаться, что не гнушался ничем… Можешь не бояться, меня скоро не станет, и никаких хитроумных планов… Если не веришь – взгляни повнимательнее. Мне стало гораздо хуже с момента нашего столкновения на Галлифрее. Во мне черви ещё не копошатся, нет? Ну, ничего. Наступит их черёд. Сгорающее солнце этого мира не успеет закатиться прежде, чем дар речи оставит меня. Я возлагаю мою кровь на тебя, Доктор. Это твоя вина. Знаю, тебе это безразлично, и всё-таки ты довёл меня до этого, и никто иной. Можешь торжествовать, ты великолепно со мной разделался, - и Мастер с очевидным презрением, даже с брезгливостью оттолкнул Доктора от себя. Пусть не смеет, тварь такая, притворяться, будто расстроен или впечатлён. Не он, отрекавшийся от Мастера на каждом повороте и причинявший одни проблемы и беды.
Ни одна религия не вынудит Мастера ни осознать прегрешения и покаяться, ни примириться с Доктором, чтобы уйти в ладу и гармонии с собой. Мастер отправится в Ад, если только хоть какой-то из сотен их вариантов и впрямь существует. А в Аду принимают со всеми несовершенствами и всей грязью.
Всё это заставило Мастера исчерпать и те немногие ресурсы, что у него оставались, он обмяк, пытаясь протолкнуть в то, что осталось от лёгких, хоть один глоток воздуха. Увы, тело словно отвергало кислород, и Мастер начал задыхаться. Самый гнусный и нелепый путь расстаться с и без того никчемным существованием. Его жизнь, такая прекрасная и многообещающая в юности, привела к этому тупику, так чего же стоили все его старания, зачем он странствовал по Вселенной, собирая знания и учась новому? Да, это было занимательно, но Мастера не оставляло чувство, что он нечто важное упустил из вида и никак не сообразит, что потерял в погоне за бледными зыбкими миражами, мелькающими вдалеке, но не подпускающими к себе, ведь тогда все раскусят, что они – пустышки, отвлекающие на себя внимание от по-настоящему важного. Мастер потерял всё, и меньше всего ему требовались нотации Доктора или, тем паче, заунывные сожаления и причитания. Никто не заплачет по нему, и не надо, он предпочёл бы умереть, хохоча. Просто хохоча, потому что может себе это позволить, и потому что бытие на поверку оказалось невероятно пошлым и раздутым из ничего дурацким анекдотом. Хорошего во Вселенной он знал лишь то, что однажды и ей тоже наступит завершение, она испарится, схлопнется. Он сожалел, что не застанет этого феерического зрелища, достойного быть отмеченным как праздник. Мастер прихватил бы её с собой, чтобы мир погас вместе с ним. Эгоистично? Верно, однако, с чего бы ему вести себя иначе? Неужто хоть кому-то больно в эту минуту от того, что Мастер скоро очутится в гробу, или, если Доктор снизойдёт до стандартного галлифрейского ритуала, сгорит на погребальном костре, и пепел его разлетится по ветру и канет в никуда вместе с обречённой, замученной, бьющейся в конвульсиях планетой? Доктор так мелочен и подл в своей лицемерной псевдолюбви к справедливости, во всех своих фальшивых подвигах хвастовства ради, в тщетных усилиях понять, что такое подлинная доброта. Примени Доктор к Мастеру хоть крупицу сострадания – он задушил бы Мастера или проткнул ему ножом по очереди сердца. Ни этика, ни мораль не упрекнули бы его – напротив, поощрили бы.

[AVA]http://sa.uploads.ru/t/5LbT7.jpg[/AVA]