Растворился. Исчез. Канул в небытие. У окончательной смерти есть множество названий, но её суть от этого не меняется - она поглощает без остатка каждый атом, превращает его в неотделимую частицу бесконечности несуществования, отрицания материального мира. Мастер стал менее, чем призраком, его сущность, канувшая в недра ТАРДИС Доктора, перестала осознавать себя и помнить что-либо. Он плыл в океане, но не ведал ни тишины, ни успокоения, ни освобождения. Даже в таком состоянии Мастера продолжала терзать волчьими клыками неизбывная, чудовищная боль, и тот, кто обрёк его на такие страдания, заслуживал мук худших, чем могла обеспечить Преисподняя со всеми её демонами! Возможно, именно эта ярость, эта обида и жажда мести сохранили личность Мастера даже здесь, вне пространства и времени, в ловушке логического парадокса. Когда он был всего лишь прахом в ларце - то была весьма неудобная, но вполне понятная форма. Он знал, где и когда находится. Был вещественен. Здесь же, без верха и низа, права и лева, Мастер завис в глухой пустоте неопределённой и растерянной пародией на самого себя. Он не нуждался ни в пище, ни в дыхании, отбросил все накладываемые живой оболочкой ограничения, превратился в замкнутый на собственной персоне надразум... И выл, кричал, стонал, увы - беззвучно, точно зная, что ни одна сволочь во Вселенной не подаст ему руки, не вытащит отсюда. Что же, в таком случае, нужно продолжать справляться самому, ни у кого не вымаливая подачек, как нищий побирушка - крошки с пиршественного стола!
Кстати, о руках и о помощи. Мастер отказался взять протянутую руку Доктора по одной лишь простой причине - вот, удержал бы его этот кудрявый идиот, но что потом? Отвёз бы на Галлифрей и передал Верховному Совету, чтобы Мастера у него на глазах казнили повторно, только уже не далеки, а их родной народ? Или запер бы в ТАРДИС и превратил в игрушку, постоянную мишень для оттачивания остроумия, самолюбования своими победами и вечным поражением Мастера, изо дня в день изощряясь в сочинении унижений для него? Чего же ещё можно от Доктора ждать? Мастер хотел жить, и он даже хотел - когда не находился на грани, - оказывать Доктору мелкие услуги, уступать, идти навстречу, даже болтать не слишком враждебно... Но жить не такой ценой, не в качестве раба лицемерного героя и фальшивого миротворца! Вся его суть сопротивлялась тому, чтобы принять условия злейшего врага, наверняка настроенного отыграться за всё, что Мастер ему причинил. Мастер бы не простил и не отказался бы выплатить все долги сторицей - так с чего бы ему допускать, что Доктор, мыслящий во многом так же, как он, пожелает чего-то иного? Доктор знал толк в пытках, он доходил до таких извращённых методов выбивания информации или предотвращения преступлений, что Мастер аплодировал бы ему стоя. Под маской милого и обаятельного джентльмена прятался чуть ли не садист, внушающий оторопь далекам и сонтаранцам, киберлюдям и тысячам других рас, заставляющий заикаться при одном лишь упоминании его поддельного, но так хорошо запоминающегося имени орды беспощадных высокомерных монстров.
Но... Но эти эмоции, эти воспоминания, что хлынули Мастеру в голову в минуту, когда их разумы были соединены! Что это? Как такое может быть? Почему Доктор не испытывает к нему такой же всепоглощающей, сжигающей нутро ненависти, ради удовлетворения которой можно и на край света отправиться, и рискнуть Галактиками? Мастер нашёл там что угодно, и даже робкую надежду, наличии которой Доктор решительно не признался бы, о том, что Мастер, вопреки всему, что так громко и часто декларирует, всё-таки не добьёт его, пощадит на самом краю, найдёт в себе кроху милосердия от того мальчика, а, впоследствии, опасного, но в некоторой степени достаточно благородного таймлорда, которым Мастер являлся прежде... И в этом он чуял подвох. Доктор, как истинный манипулятор, воздействовал на отсутствующую совесть Мастера, словно интуитивно продолжал верить, что в Мастере ещё не погасли остаточные искорки былой привязанности, вдруг да что-то шевельнётся, и до неумолимого палача удастся достучаться. Разумеется, это никак не может быть искренним! Наверняка Доктор как-то извернулся и ухитрился даже беспомощным, в плену, подвергаемым жестокому ритуалу извлечения регенерационной энергии, скрыть свои истинные намерения и отношение. С него бы сталось лгать даже там, где это априори невозможно. Заскрежетать бы зубами, но в нынешней форме у Мастера их нет! Впору пожалеть о бренном, несовершенном, потном куске мяса, по недоразумению на Земле считающемся мужским телом... Да, его обожгло, а, если выражаться точнее, как бы хлестнуло наотмашь горечью и тоской по биологической оболочке... И, кажется, этого оказалось достаточно, чтобы вокруг что-то сдвинулось.
Мастер трансформировался - пока ещё не мог взять в толк, во что, и почему это вообще началось. Ему отозвалась ТАРДИС Доктора, такая же слюнтяйка, как и вещающий о доброте и прощении Доктор? Или что-то ещё? Мастер испугался - почудилось, будто его стирают полностью, даже тот жалкий остаток, отголосок характера и настреония, каким он себя ощущал. Ужас, наполнивший его, был сочным, глубоким и абсолютно живым, плотным, пощупать получилось бы!
- Я не хочу умирать... Я так не хочу умирать, пожалуйста...
Мастер не сразу осознал, что шепчет это, лёжа на полу консольной комнаты ТАРДИС. У самых ног Доктора, как его комнатная собачка. Мастер отшатнулся в гневе и страхе, но ему не хватило сил на то, чтобы вскочить, и он лишь затравленно отполз назад так далеко, как только смог... Пока не натолкнулся спиной на колонну. Ему никак не удавалось унять дрожь. Его глаза оставались зелёными, пусть и не светились теперь прежним диким потусторонним пламенем, это загробное сияние заменили обычные, человеческие эмоции. Напряжение и отчаяние затравленного зверя, готового метнуться в завершающем его историю прыжке и вцепиться клыками в чужую глотку прежде, чем жизненные ресурсы вновь сойдут на нет, и он испустит дух.Но он не лев и не тигр, а ободранный щенок, наказанный за мелкие грешки со всей строгостью, что позволил себе хозяин. Больной и несчастный глупый щенок, пойманный на горячем и не имеющий разрешения просить о помиловании или хотя бы сокращении срока отбытия приговора. Гадкий привкус на языке, резь в глазах, пульсирующая в висках кровь, дрожь и борьба с подступающим обмороком. И всё - реальное, настоящее, впору расплакаться от сомнительного счастья. Вот привалило-то!
- Доктор... - облизнув губы, сдавленно прохрипел Мастер, не отваживаясь поднять взгляд на врага, словно от такого зрелища он бы навеки ослеп.
Нет, Мастер отнюдь не сомневался в своём праве и в неоспоримом факте, что без особого труда сможет внушить Доктору стыд за то, что довёл до такого низменного положения, но ему претило натолкнуться, как на острия пик или осиновые колья, на сострадание и дружеское участие. Это оскорбило бы его. Только не после всего, они опоздали с этим, чудовищно, непоправимо опоздали! Мастер давно за гранью всего нормального, за гранью защиты, поддержки и банальной болтовни двух закадычных приятелей. В их условиях подобное звучало бы тошнотворной пошлостью.

[status]Жди меня, и я вернусь, только очень жди...[/status]
[icon]http://sg.uploads.ru/t/LI1Fv.jpg[/icon]

Мастер скорчил неописуемую гримасу, сочетающую в себе разом гадливость сродни той, которую испытываешь, раздавливая жука и вымазывая палец в липкой зеленоватой массе его внутренностей, и наигранное восхищение слабоумием Доктора, и возмущение, и гордое презрение смертника, поднимающегося на эшафот с осознанием того, что готов принять свою казнь стоически, не уронив собственное достоинство. Теперь он смог поднять взгляд на Доктора, и его глаза вновь зажглись отвращением и злобой, его аж почти что в буквальном смысле затрясло. В горле заклокотало, пальцы свело спазмом от невозможности прямо сейчас сомкнуться на горле Доктора. Мастер не мог смириться с тем, что Доктор жил, дышал, улыбался, наслаждался изысканными напитками и вкусной едой, слушал музыку, общался с людьми, летел, куда только пожелает, и, видимо, был непоколебимо убеждён в своём праве на всё это… Тогда как Мастер принуждён выгрызать себе каждый день униженного и жалкого прозябания во всяческих не приспособленных ко всему величию таймлорда оболочках! Выдавить из Доктора его свет, его тепло, его надежду на будущее, его радость бытия! Отобрать то, что когда-то давно Доктор же отобрал у него самого! Доктор, вероломный друг, обманщик, лжец, трус!
Если бы для создания чего-либо хватало концентрации чистых эмоций – и эта старая ТАРДИС, и Доктор, и сам Мастер, и с ними вместе половина обитаемой Вселенной сию же минуту обратилась бы в угольки! Их бы разорвало мощнейшим взрывом, а пыль, мельчайшие атомы их тел и всего живого в данном секторе космоса, вечно дрейфовали бы по вакууму, а чудом уцелевшие миры не досчитались бы прорвы звёзд на небосклоне. Мастер перегрыз бы глотку Доктора зубами, даже если бы его парализовало. И, хотя Мастер являлся таймлордом в человеческой плоти, им овладевали низменнейшие охотничьи инстинкты, не свойственные ни одной из данных рас. Он хотел пить свежую кровь Доктора, смакуя её, как дорогое красное вино. Хотел сорвать с губ этого мерзавца предсмертный вопль непрекращающейся агонии, упиваясь этим чарующим звуком долгие часы, пока не снизойдёт даровать душе Доктора вечный покой, вырвав её из тела, а само тело забрав себе. Мастер мечтал вырвать его глаза и скормить могильным червям. Запереть бы Доктора в персональной, изолированной вечности физических и моральных страданий, прокручивая ему по кругу картины ужасной смерти всех, кого он знал когда-либо! Но тогда из его оболочки не удастся извлечь пользы, и, увы, пока Доктора придётся пощадить. Но записать разум, сознание, сохранить их в смоделированном персонально для Доктора аду… О! Аппетитно выглядит! Мастер повторно облизнулся - но уже на манер приготовившейся к броску змеи, неестественно и жутко. Его возбуждала идея стереть Доктора в порошок, формально оставив в живых. Куда утончённее банального уничтожения! Если уж на то пошло, всякий дурак способен прикончить своего врага. Для этого достаточно пистолета или лопаты, а ещё Мастер слыхал о дамах, избавляющихся от надоевших ухажёров обыкновенной пилочкой для ногтей. Но мести таймлорда достойно иное, он будет навещать Доктора. Приходить и любоваться пленником. Мастер не представлял себе, какой срок это займёт, и на какие жертвы придётся ещё пойти, но не сомневался – он добьётся своего, обязательно, рано или поздно Доктор станет принадлежать ему.
А пока надо терпеть. О, боги всех миров, о, великий Рассилон, как и где для этого достать выдержки?! Но он же Мастер, он совладает с собой безупречно, нельзя тешить противника поведением безвольной тряпки или испуганного зайчонка.
- Издеваешься, не так ли? – мягко, вкрадчиво прошипел он. И улыбнулся.
О, эта улыбка, достойная буйнопомешанного, кое-как успокоенного лекарствами, но не получившего достаточную их дозу, чтобы припадок ушёл окончательно. Разумеется, Мастер ни на мгновение не допустил, что предложение Доктора вдруг окажется искренним. Как это представлять? Извини, я лишил тебя всех регенераций, по моей вине ты очутился в неподходящем для тебя виде и окончательно сошёл с ума, я подставлял тебя и бросал тебя всюду, где только имел такую возможность, я клеветал на тебя и не верил в тебя, отталкивал и заставлял выбирать такие способы перерождения, которые сам же осуждал, так стремясь оставить свои руки чистыми, что даже не посмел убить тебя сам, лишь доверил это другим и ничего не сделал для тебя!.. А теперь выпьем чаю, и я отправлю тебя в клетку навсегда. Запру на тысячу замков, раз один ларец ты так легко взломал, на самых нижних палубах ТАРДИС и тихо-мирно отвезу на Галлифрей, ты же туда так рвался, верно, Мастер, дорогой? Вот я и ублажу твою последнюю волю, как и собирался, ведь потом у тебя больше ничего не останется, кроме какой-нибудь пространственно-временной дыры, куда тебя запихнут таймлорды, чтобы аннигилировать! Если от тебя не останется ни молекулы, если изолировать место твоего упокоения, навесив на него тысячу ловушек и замков – есть шанс, что ты тогда не выберешься больше, именно это я всем и порекомендую, ведь я боюсь твоего возвращения, как огня, Мастер! Боюсь, потому что ты знаешь обо мне правду, боюсь, потому что я сам не хочу эту правду вспоминать…
- Невыносимо быть запутавшимся в своих же фантазиях мальчишкой, для которого реальность чересчур тяжела, чтобы её признавать? – Мастер цедил каждое слово, словно яд, сквозь стиснутые зубы. – Я проклинаю тебя и ненавижу тебя. Радуйся, что я даже подняться не могу в той дряни, что мне подарила твоя обожаемая музейная рухлядь, по ошибке зовущаяся ТАРДИС! Ты только представь, Доктор! Она воспроизвела копию моей последней внешности! Я больше не Повелитель Времени, заточённый в то, что прежде было человеком! Я сам человек! Доктор, у меня мозг человека и одно сердце! По-твоему, хорошая идея?! Да я бы тебя разорвал на куски, заикнись ты о подобном мне перед тем, как сделать! У меня не было оружия и даже рук, но я бы превратил тебя в труп одной концентрацией воли! Я калека, ты это понимаешь?! Почему вы не оставили меня в покое?! Я боялся смерти, но это… А дальше что?! Это мясо и семидесяти лет не протянет!
Мастер замолчал и закрыл лицо обеими ладонями. Нет, не плакал, но и не притворялся – просто глубоко и размеренно дышал, пытаясь успокоиться и рационально поразмыслить. Наверно, его нынешнее положение лучше, чем ничего, а там он изобретёт средство избавиться от халтуры в пользу нормального организма. А если разыграть перед Доктором безобидного и беспомощного – тем более, отнюдь недалеко от истины? Пусть тот его доставит на какую-нибудь планетку, да хоть бы и на Галлифрей, ему не впервой интриговать и на Галлифрее, и плевать, что в нынешней форме он не владеет гипнозом – умение заговаривать другим зубы, манипулировать и шантажировать осталось. Он справится, а Доктор заплачет в итоге кровавыми слезами, ползая на коленях и умоляя его прикончить. Представляя себе Доктора таким, Мастер и впрямь успокаивался, он медитировал на истерзанного и замученного Доктора, нарисованного его богатым воображением, и верил, что всё сбудется. Мастер не простит ему хладнокровного наблюдения за уничтожением того, кому когда-то клялся в верности и неразрывных узах дружбы! Мастер положился не на того, вовсе не на того, он восхищался Доктором, а тот покинул его и отвернулся! Каждое обещание Доктора наполнено фальшью, сочится отравой. Каждое рукопожатие – притворство. Каждая попытка втереться в доверие оборачивается западнёй. Доктор… Доктор. Доктор! Убийца, палач, садист, по локоть вымазанный в крови, изничтожающий всех, кто ему не угодит, но остальным такого права не предоставляющий! Мастеру казалось, что его стошнит, если Доктор хоть одним пальцем притронется к нему. Доктор… Доктор! Не слушать его, не соглашаться с ним! Никогда, никогда, никогда! Ну… Разве что в качестве хитроумного манёвра, чтобы, в лучших традициях самого Доктора, обвести вокруг пальца. Купится ли Доктор? Этот мягкосердечный идиот-то?! Покупался прежде, значит, стратегия сработает снова. Доктора же хлебом не корми, дай укутаться, как в пушистый плед зимой, в сладкую и вязкую, как растекающийся по венам и дурманящий восприятие наркотик, иллюзию того, что у них с Мастером ещё не безвозвратно всё потеряно. Хоть мимолётно, прежде, чем их вновь растащит в противоположном направлении. Но полагаться на подобные заверения Доктора всегда стоило Мастеру непомерно дорого, и он не уступит маячащему перед носом соблазну.

[status]Жди меня, и я вернусь, только очень жди...[/status]
[icon]http://sg.uploads.ru/t/LI1Fv.jpg[/icon]

Да неужто новая порция нотаций доставлена, как по заказу! С той же точностью, с какой Мастер подал транспорт спешившим Доктору и Грейс... Дождался подарочка!
Положительно, этот идиот поёт лишь прежние песни. Необучаемый, что с него, кроме регенераций, взять.
Мастер дослушал излияния Доктора до конца, ни разу не перебив. О, таланта внимать несусветному бреду у него всегда было хоть отбавляй, если уж на Скаро выслушал список совершенно абсурдных обвинений от тех, кто в былое время на добровольной основе являлся его прямыми сообщниками во многих преступлениях и недобросовестных замыслах - болтовню Доктора он тоже как-то да снесёт. Хотя и подмывало выдернуть язык изо рта этого паршивого двуличного ублюдка. Нельзя давать себе волю, неподходящие условия для этого. Он целиком и полностью в лапах Доктора, и, если тот захочет - Мастер станет не только человеком, но и дрессированным псом. Смотрит таким честным взглядом, словно ни разу с такими же искренними, безгрешными и простодушными глазами он не подставлял Мастера так, что тот лишь невероятным чудом выживал. Доктор полагал, что это правильно? Помилуйте, но что такое - правильно?! Если уж так рассуждать - для Доктора порой было бы правильно держаться подальше от людей, которых он зовёт с собой, и не соваться в некоторые места, и помалкивать... Но это же Доктор! Он не пользуется инструкциями!
На что этот остолоп рассчитывает? Что Мастер раскается, падёт ему в ноги и начнёт умолять о прощении? Нет, Мастер ответил бы ему ровно то же, что однажды озвучил Совету Галлифрея - что заставляет Доктора мнить, будто Мастеру нужно это от него? Он обойдётся без сусальной сказочки о принятии и воссоединении. У этих историй такие концы лишь для того, чтобы детишки не ревели и не бились в истерике, травмированные на многие года. Райское блаженство и прочие благостные посулы служат утешением страждущих и нищих духом, сильная и самостоятельная личность насквозь видит картонность разрисованных в светлые оттенки трогательных и слащавых декораций. Доктор, прекрасный Доктор, у которого всё есть, который никогда не растворялся на границе между смертью и буйным помешательством, выбирая второе, потому что первое тянется леденящими лапами кошмара и сулит изоляцию в вечной черноте, как утонувшей в смоле мухе. Доктор, похоже, всерьёз не понимает, насколько выхолощенными, заученно-сухими, натянутыми и двусмысленными воспринимаются его речи. В них нет правды, нет понимания - есть лишь снисходительность Понтия Пилата, умывшего руки и передавшего арестанта сперва другим судьям, а затем и палачам. Формально он не испачкался в этом убийстве, но вся его тяжесть лежит именно на прокураторе, так что чашу яда он точно заработал трудами праведными. Награда аккурат по нему. А ведь про Доктора даже нельзя сказать, что он сам не причинял горе и не проливал кровь! Доктор, Доктор, что за пятна на твоих сверкающих рыцарских доспехах, почему белые перчатки изорваны в лоскутья?! По какой причине ты краснеешь и что-то ищешь на полу?! Открыто дать отпор не смеешь?!
- Я убил не одного человека, а многих и многих людей. Я не помню ни их лиц, ни имён, не вижу необходимости в подобных мелочах. Десятком больше, десятком меньше - какая разница? - бесстрастно, даже едва ли не мертвенно проговорил Мастер. - А насколько длинный список у тебя? Скольких ты загубил? Храбрые юноши и девушки, отдавшие за тебя свою жизнь, своё уникальное будущее? Джейми МакКриммон, потерявший память о лучшей части своей биографии? Адрик, пожертвовавший собой из-за твоей слабости? Пери Браун, которую ты бросил с воинственными дикарями, ты никогда не был её достоин! Грейс, умница Грейс, я мало её знал, но и этого мне хватило, чтобы понять - она была умна и хороша, и вся её беда заключалась лишь в том, что она помогла странному существу из больницы, и оно увязалось за ней. И как многих ты погубил лишь за то, что их подход к миру отличался от твоего? Я слышал, как кричали в петле времени те, кого ты обрёк существовать, не существуя, превратив секунды в идеальную тюрьму. Это жестоко, Доктор. Ты не задавался вопросом, почему я пытался их предупредить? Я не альтруист, и они доставили мне много проблем, но то, как ты их наказал, хуже всего, что обычно делаю я. Видишь ли, я убиваю быстро, они часто даже не успевают испугаться. Если я вынужден поступать иначе - значит, у меня нет выбора. Там, где ты проходишь, тоже остаются руины. Иногда их не видно - они внутри тех, кого ты бросил и забыл, тех, кого обещал, но не защитил. Ты собрался угощать того, кого не раз приговорил? Ты стоял и смотрел, как моё тело горит. Приятно было, я полагаю. Зачем ты ведёшь себя как гостеприимный хозяин сейчас, ведь я твой пленник, и я обязан либо доказать, что безопасен, либо ты отнимешь у меня и это тело. И не ври, что нет. Ты не разрешишь мне быть, пока я, как ты это называешь, не исправлюсь. К себе ты таких требований не предъявляешь.
Преодолевая подступившую тошноту и разгоняя морганием и мотанием головой кромешный мрак перед глазами, Мастер всё-таки поднялся с пола. Походкой старика, инвалида или пьяного он подковылял к ближайшей гладкой отражающей поверхности и уставился на себя. Бледный и худой, щёки осунулись, глаза запали. Словно он тяжело болел и голодал. Бррр, ну и мерзость же! Мастер поморщился и уже собрался было отвернуться, но вдруг что-то заметил. ТАРДИС сделала его моложе, убрала некоторые мелкие недостатки, и причёска изменилась. Невольно оторопев, Мастер понял, кого себе напоминает. Вздрогнув, он отпрянул назад и нахмурился. Двойник в зазеркалье повторил. Мастер не перепутал бы эту мимику, эти движения ни с чем. Представьте, что натолкнулись в отражении вместо себя на давно почившего мертвеца. Представьте, что этот кто-то вам нравился, и вы соскучились по нему. Мастер закрыл глаза, его плечи поникли, и сам он как будто ссутулился и стал ниже ростом. На что он потратил все свои блестящие дарования? К чему пригодились высокие отметки и благородные устремления? Всё обернулось мартышечьим кривлянием судьбы. Их воздушные замки обернулись стеклом и разбились вдребезги, звенящая прозрачная крошка разлетелась по измерениям.
- Как оно похоже на моё самое первое тело. Ты... - он чуть не обратился к Доктору как к Тете, едва успел спохватиться. - Не можешь не быть в этом замешан, твоя ТАРДИС не помнит меня таким! - сдавленно пробормотал Мастер. - Я не хочу так выглядеть! Доктор, во имя всего, что ты хоть когда-то испытывал ко мне хорошего -уничтожь его! Убей меня! - забывшись, Мастер кинулся к Доктору, нервно схватил его за обе руки, крепко, почти конвульсивно, сжав их, и пронзительным блуждающим взором заглянул зрачки в зрачки.
Совпадение, конечно же, вышло случайно, или Доктор и его ТАРДИС провернули воистину дьявольский план. Мастер впервые обратил внимание, что более юная и слегка подрелактированная версия выбранной им оболочки похожа на его молодую и ещё не разошедшуюся с Доктором ипостась. Он шутил глупые шутки, улыбался симпатичным девушкам и обожал игру на барабанах. Собирался изменить мир к лучшему и возмущался правительством Галлифрея. И Тета... Тета его слушал. Они гуляли вместе и обсуждали важные политические вопросы. Варианты развития событий, предложенные другом, Тета считал чрезмерно радикальными и грубыми. Он не соглашался идти к яркому и счастливому будущему по трупам лидеров, пусть они и стократно заслуживали отставки и изгнания. Мастер -ах, нет, тогда ещё никакой не Мастер! - же не сомневался, что старый сонный Галлифрей нуждается во встряске. Уклончивость и возражения Теты он считал недостаточными и смехотворными полумерами. Поладить, установив компромисс, не получалось. О, эти споры! Тета, всегда подхватывавший мысли на лету, проявлял не свойственную ему по характеру вялость и не поддавался ни одной из уловок, призванных его растормошить. Мастер всё равно поступил по-своему, и Тета не одобрил. Нет, не Мастер же, не Мастер, но произносить прежнее имя даже в мыслях претило, оно отталкивало прежнего хозяина от себя, как переживая, что на его нетронутое сияние падёт тлетворная мрачная тень.

[status]Жди меня, и я вернусь, только очень жди...[/status]
[icon]http://sg.uploads.ru/t/LI1Fv.jpg[/icon]

Внимая Доктору, впору было пустить слезу от умиления, но для Мастера каждое слово Доктора было пропитано лицемерием, двойными стандартами и дешёвой мелодраматической сентиментальностью. Двести тысяч сожалений – и всё впустую, с тем же успехом, как взывать к Мастеру, Доктор мог бы швырять слова на ветер. Мастер пропускал мимо ушей все его положительные намерения, веря им примерно настолько же, насколько этого заслуживают ярмарочные карманники. Мастер убеждал себя, что не нуждается ни в снисхождении Доктора, ни вообще в его присутствии рядом. Он бы охотно взял камень и проломил Доктору висок, перед этим заставив сжевать собственный язык. Тварь, паршивая тварь, притворяющаяся ангельски кротким страдальцем с овечьими глазами, характера недостаёт, у некоторых других регенераций с этим обстояло получше. Но Мастер устал отбиваться, и, догадываясь, какой огромный ему в итоге выставят счёт за нынешнюю слабость, тем не менее, сдался и уступил. Он задыхается без глотка свежего воздуха, а Доктор… Они останутся вместе так долго, как получится, даже отлично понимая – их разлучат, безжалостно и грубо. Как единое целое, разорванное напополам. Истрёпанные края обвисали, сломанная гармония утрачивала свой блеск, а починить ни один, ни второй не ведали, как. Как победить в партии на чужом поле, где ещё и противник заведомо передёргивает, но уличать его бесполезно, мерзавец лишь расхохочется, ибо он здесь хозяин?
- Я был наивным мальчишкой, слишком сильно полагавшимся на своего друга, а этот друг подарил его смерти, - еле слышно прошептал Мастер, и его настолько давно никто вот так не обнимал, что он не нашёл в себе сил оттолкнуть или ударить Доктора, ни даже накричать. - Тот мальчик был обречён видеть, как все его хорошие начинания рушатся, и даже там, где всё поначалу обстояло тихо и мирно, рано или поздно начинала литься кровь. Он гонялся за бабочками, а в его сачок попадали лишь осы. Оранжевый галлифрейский рассвет… Слёзы и боль, такие искренние и чистые… Всё это превратилось в выжженный край, и воду в озёрах его души заменила кислота. Того мальчика больше нет, и его лицо не соответствует мне. Я – Мастер, это мой выбор и моя суть. Ты, трусливый предатель, выбрал себе имя Доктора, потому что оно, словно кнут, подстёгивает тебя бороться с твоими недостатками. Если бы у тебя были подлинные отвага, доброта, решительность – тебе бы не требовалось напоминать себе о них этим именем всякий раз, как его произносят. Я тоже взял имя для того, чтобы с его помощью напоминать себе – отныне я безжалостен и забочусь только о своей персоне. Остальные либо станут повиноваться мне, либо умрут. Мы так старательно притворялись теми, кто не соответствует нашей натуре, что они заменили нас, и я сомневаюсь, что могло остаться хоть что-то. Чересчур много времени прошло. Но, знаешь… Возможно, ты этого не заметил, да я и сам поначалу не обратил внимания… Однако, я могу поручиться, что почувствовал нечто, когда убил юного Ли. Я даже не могу определить, положительная или отрицательная то была эмоция, мне просто не было безразлично. На какое-то мгновение – не было. Видишь ли, я уже успел начать верить, что у меня получится взять его с собой, когда всё закончится. В чём, в чём, а в этом я не лгал, я действительно собирался так поступить с ним. Но он подвёл меня. Я – Мастер, я не прощаю ошибок и даю только единственный шанс. И всё-таки на долю секунды мне стало пусто, ещё более пусто, чем обычно. Оно не уходит, это ощущение падения в бездну, у которой нет дна. Ты знаешь, что рядом со мной никто не остаётся надолго, и знаешь, почему. А ещё у меня не получается умереть. Кому, как не тебе, понимать – я исчерпал все возможности таймлорда, я воспользовался такими запретными способами сохранить существование, что перестал подчиняться большинству законов мироздания… И я был давно обязан умереть. Но этого не происходит, и тебе известно, почему. Ты уже сделал всё, чтобы я попал в эту бездну, ты в полной мере показал, что именно я значу для тебя – я всего лишь удобная мишень для того, чтобы записывать на мой счёт все возможные грехи, угадал? А ведь ты понимал, что я бы пошёл на это добровольно, если бы вы спросили меня, да, я бы согласился ради тебя… Но вы не спросили. Ты бросил меня, и бросал с тех пор многократно. Разве ты не видишь, что спасать меня слишком поздно? Да и зачем? Ты ведь не согласился бы, если бы она предложила тебе поменяться со мной обратно, не так ли? Не взял бы на себя мою ношу… А, впрочем, я бы и не отдал. Тебе нельзя. Я бы никогда не позволил ей забрать тебя.
Мастер задохнулся, осёкся и не закончил говорить. Никогда и ни за что не сознался бы в этом – но Мастер вовсе не желал, чтобы Доктор испытал всё то же, что и он. Ведь быть кому-то другом и любить этого кого-то означает беречь и защищать, правильно? Доктор стоял так близко, и от него приятно пахло, и к нему хотелось потянуться, чтобы дотронуться не только физически, но и ментально… Мастер не сразу спохватился, что у него изменилась структура мозга, и даже самые стандартные умения таймлорда ему больше недоступны. А, впрочем, он тут же усмотрел иную возможность.
«Копаешься у меня в голове, да, дорогая? Тебе ведомо всё – чем я был, чем являюсь сейчас и чем стану. Если уж ты оказала мне столь непрошеную услугу – отвечай теперь за содеянное!»
- Доктор, позволь мне ещё раз увидеть твои эмоции и воспоминания. Там так красиво, у меня нет ничего подобного. Только зрелище того, как все, кто меня окружает, падают и больше никогда не поднимаются. Мне удивительно и странно, что я наконец-то могу говорить обо всём этом открыто, но, кажется, смертное тело как-то влияет на меня. Я не впервые ношу такую оболочку, но никогда раньше я не сочетал её со всей полнотой осознания моей подлинной личности… Я видел тебя насквозь, на ту блистательную, ослепительную минуту я сам был тобой, и я отлично запомнил, что ты носишь персональный Ад в себе. Я видел твоими глазами мои смерти… И я не верю тому, что видел. Это мешает мне ненавидеть тебя, как ты заслуживаешь. А, впрочем, я и так не могу всерьёз возненавидеть тебя… Я сказал, что ненависть к тебе помогла мне возвращаться с того света. Я солгал. Это иная эмоция, иное влечение, и оно тоже связано с тобой. Я не готов оставаться там, где нет тебя, вот и всё… Но, к сожалению для нас обоих, смерть не интересует, нравится нам её игра или нет. Она заставит меня продолжать. Доберётся до меня, куда бы я ни бежал и где бы ни прятался. И заставит нас сражаться. Отпусти меня, Доктор, слышишь? Просто брось меня и держись подальше. Война не закончится, смерть не насыщается никогда, даже если затопить её алтарь кровью и усыпать подножие храма жертвоприношениями. А я не вынесу этой последней потери, я не выдержу её, сидящую на своих плечах, если она поглотит тебя, да ещё и с моей помощью. Она требует, чтобы я это сделал. Всегда требовала. Ей забавно, как мы пытаемся сожрать друг друга. Я собирался забрать у тебя тело, но неужели ты думаешь, что после этого я бы жил? Смотреть на своё отражение и видеть тебя, говорить твоим голосом, хранить в своей голове всё, что ты накопил за все годы твоих путешествий… Я бы сгорел быстрее, чем любая свеча. Это бы превзошло все остальные её шутки.
Доктор, Доктор… Как ему спасти Доктора, как принять удар на себя?! Как удержаться на грани ещё хоть чуть-чуть, не ссскользнув обратно в безумие?! Они так близки, а воспринимается, будто на противоположных концах Вселенной! Не докричаться, не схватить за рукав, не остаться наравне.

[status]Жди меня, и я вернусь, только очень жди...[/status]
[icon]http://sg.uploads.ru/t/LI1Fv.jpg[/icon]

Пить чай с Доктором… Алиса, общающаяся с зайцами, гусеницами и котами в волшебной стране - и та бы наверняка не составила им конкуренции! Растерянный и выбитый из колеи, запутавшийся окончательно, тихий и подавленный - Мастер чувствовал себя как беженец в чужой стране, где он не знает ни языка, ни обычаев, и даже паспорта у него при себе нет – ничего, что идентифицировало бы личность. Только наглость и страстное желание выжить любой ценой. Он наблюдал за движениями Доктора нервно, напряжённо и даже отчасти затравленно, словно в каждый момент опасался, что едва наметившийся намёк на близость будет испорчен какой угодно внезапной случайностью. Ему не удавалось расслабиться и положиться на друга, как в былые времена. Более того, Мастер не понимал, что с ним происходит, почему его перестало подмывать вцепиться в горло Доктору и сжимать, пока тот не сдохнет. Неужели дело в том, что он устал, и беззащитен, и у него обыкновенное смертное тело? Возникало впечатление, будто вся та тяжёлая пакость, довлеющая над ним и побуждавшая губить всех вокруг и себя самого, потеряла его, сбилась со следа, не будучи в состоянии обнаружить таймлорда-ренегата в непривычном образе и в чужой ТАРДИС. Меньше всего ему сейчас хотелось расставаться с Тетой… с Доктором, словно тот являлся неким оберегающим талисманом, и, пока тот рядом, зло не вернётся, не получит своего верного слугу, одного из лучших, такого изобретательного и хитрого, обратно в свою власть. Он вдруг вспомнил, что ему вовсе не так уж и хотелось подчиняться этой когда-то родившейся в нём, подававшей голос всё громче и громче силе. Видимо, она же и мешала ему просто попросить о помощи, рассказать, насколько он не в порядке, как ему всё тяжелее и тяжелее сопротивляться, ведь искушение такое соблазнительное, сулит столько всего нового и неизведанного… Тёмные знания и запретные искусства манили, и он гонялся за миражами, не замечая, что теряет. Мастер улыбнулся, в его груди в области сердца разливалось давно утраченное и забытое тепло. Он чувствовал себя так, словно за окном колотил по карнизу дождь, но тёплый плед и кстати разожжённый камин не пускали в дом холод и промозглую сырую хмарь, и тьма не может проникнуть сквозь стекло в натопленное и хорошо освещённое помещение. Потрескивающие в пламени дрова убаюкивают обещанием счастья и благополучия, но спать рано... А если всё-таки вломится, вопреки замкам и засовам на дверях и крепким ставням, которые друг так предусмотрительно захлопнул этой удивительной и странной заботой? Нет, нет, они не просто спрятались, но и готовы дать бой! Да уж, выход смертников на цирковую арену… Или арену Колизея. Когда храбрые и могучие воины дерутся на потеху толпе – они отстаивают своё будущее, чтобы протянуть ещё день, или неделю, или месяц, но по большому счёту в плюсе только зрители. Им без разницы, кто упадёт бездыханным, и вчерашний фаворит сегодня превращается в обезглавленный кусок мяса.
- Значит, Ли тоже живой. Это хорошо… - задумчиво проговорил Мастер, не глядя Доктору в глаза и пытаясь вспомнить лицо этого трогательного мальчика, подобранного буквально на улице. – Мне вполне понятно, что твоя ТАРДИС их спасла, но я никогда не предполагал, что её сострадание способно распространяться и на меня. Я не привык, чтобы кому-то было не всё равно, жив я или умер. Всегда стремился позаботиться о себе, никому не доверял. Ты помнишь конец моего регенерационного цикла и Галлифрей? А Тракен? Я всерьёз и непоколебимо видел во всех угрозу. Становиться на позицию жертвы и молить о снисхождении? Это мне-то? Нет, нет… Куда ближе моей натуре было вырвать то, в чём я нуждался, насильно. Я не задавался вопросом, что случится со мной дальше, как я справлюсь со всем, что наделал. Мне не приходило в голову, что я мог прийти и попросить… Более того, мне казалось, что это унизительно. Идея того, что мне вовсе не требовалось творить всё то, что я творил, и тогда ты бы не отказался помочь мне, не укладывается у меня в голове. Рассудок отвергает её и напоминает мне, что ты мой враг, что ты хотел видеть меня мёртвым, и я поступал верно, избегая тебя, и мне сложно напоминать себе, что сначала всё обстояло не так, а, возможно, и никогда не обстояло, просто мы годами обманывали друг друга. Теперь у меня возникает впечатление, что личность Мастера, отрицающая смысл жизни до абсурдной тяги к саморазрушению и стремлению прихватить с собой на тот свет весь мир, всё сущее… То моё восприятие внушало мне, что так правильно. Я не понимаю, почему сейчас я думаю иначе, но это так. Доктор, пожалуйста, мне нужно, чтобы ты мне верил! – последняя фраза вырвалась мучительным полувскриком, словно вырванная под пыткой, и Мастер стиснул ладонями виски. – Я так больше не выдержу, Доктор, мне страшно, у меня нет слов, достаточных для того, чтобы выразить, как мне страшно! Я боюсь подходить к тебе, я боюсь, что из-за меня с тобой случится беда… Я проклят и, ты был абсолютно прав, безумен. А ещё у меня ничего и никого нет, кроме тебя, - Мастер поднял лицо, в его глазах светилась паника. – Пока я в силах говорить с тобой открыто и признаваться, пока тебя не увели от меня в очередной раз, я не замолчу. Когда ты побеждал меня, та моя часть, что называет себя Мастером, рвала и метала от бешенства, а я был счастлив, потому что я понятия не имею, как бы поступил с победой. И кто бы кого победил? Пока мы сражаемся с тобой – в выигрыше кто угодно, только не один из нас. Мне бы к лучшему прекратить порочный круг, но я уже упомянул о моей проблеме – смерть не принимает меня, заставляет приходить назад. Ты помнишь Сарн? А теперь – Скаро? От моего тела ничего не оставалось и в этих, и во многих других случаях… Я стал меньше, чем привидением из сказочных историй, я едва осознавал себя, но я всё равно стремился выбраться. Искренне полагал, что ради мести. Я тянулся к тебе и хотел увидеть тебя. Сам процесс важнее того, чем он заканчивается. Когда ты был рядом, иногда мне удавалось внушить себе, будто мы и не расставались. Доктор… Доктор. Возьми меня с собой, давай полетим вместе снова? Это мне поможет, когда я буду возвращаться в следующий раз. Там всё чёрное, и нет ни времени, ни направления, ничего… А ещё там холодно, невыносимо холодно. И, если не отыщу достаточно ярких воспоминаний и надежды – больше не выберусь, - о, Мастер-то вернётся, его эгоцентризм, гордыня и страсть к власти, а вот та часть, что любила Доктора - нет.
Рассказывать о чём-то спрятанном на самом дне памяти, почти интимном, продирающим жутью до костей давалось с трудом, Мастер тратил усилия, выдавливая из себя слово за словом. И становилось легче, его как бы отпускала, разматывая петлю за петлёй, тугая удушающая пружина. Он говорил – и ему то мерещилась кровь на руках, то как настоящие всплывали телесные страдания от огня, кислоты, расщепления дезинтегратором на атомы… И всегда, с каждой новой смертью, что-то ломалось в нём. Чего ему стоил нынешний разговор и шанс дотронуться до Доктора, взглянуть на него, послушать голос? Доктор не выгонял его, пробовал нащупать путь к принятию. Мастер поймал себя на том, что признателен за это. Пусть у них и наверняка всё выйдет как всегда, то есть – боком, оно заслуживало того. Короткая встреча окупала все потери, раскромсанный на куски разум и замученное тело, вряд ли пригодное для того, чтобы протянуть долго. А его окутали уютом и хлопотали так, словно он здесь не желанный гость, а неотъемлемый член семьи, кто-то вроде пресловутого блудного сына. Мастер даже чуть не стеснялся, ему хотелось куда-то деться, спрятаться, но сил не осталось - и он нырнул в доверие так, как ныряют вниз макушкой в пропасть.

[icon]http://sg.uploads.ru/t/LI1Fv.jpg[/icon]

Мастер никак не мог взять в толк, почему люди могут так говорить, смотреть, слушать, двигаться – и не выть в голос от собственной ущербности. В этом теле он казался самому себе двухмерной фигуркой, вставленной в объёмный фильм и не способной ощущать две трети того, что доступно даже самым примитивным и отсталым из трёхмерных. И это после того, как занимал место даже не главного героя, а сценариста! Творца уровней реальности и сюжетов! Отсутствие телепатического поля и способности считывать из окружающего пространства ментальные сигналы, притупившееся восприятие, куда более узкий и ограниченный спектр доступных оттенков цветов, освещения, тончайших различий в запахах, исчезновение способности различать течение времени вплоть до миллиардной доли мгновения… Всё это делало его лишь ещё более нервным, напрягало нервы, как чересчур перетянутые струны гитары, не давало полностью отдаться ситуации покоя и защищённости. Мастер уже ненавидел эту мерзкую оболочку, в которой дыхание можно было задержать на такой короткий промежуток, что, считай, это умение вовсе у него теперь отсутствовало. Единственное слабое сердце, споткнётся – и пиши пропало, ты можешь потерять сознание, впасть в кому и даже умереть! Кости, хрупкие настолько, что он боялся лишний раз пошевелиться! Это не тело, а ловушка, и он заперт в ней, как в западне… Представьте себе бога, от скуки на досуге играющегося мирами и цивилизациями. Выходца из расы, способной самостоятельно создавать и заселять целые Галактики, а потом уничтожать их, когда те надоедят им. Время всегда было тканью, до которой вполне можно дотронуться, пусть и не в общепринятом прямом толковании понятия прикосновения – а теперь он вовсе утратил связь со временем, как вырванный лоскут большого полотна, нити которого оборваны по краям и торчат неаккуратной бахромой, чуть не плача от воспоминания, как составляли только малую и даже не самую значительную часть чего-то целого, неизмеримо огромного и восхитительного, напоённого жизнью и смертью, огнём и льдом. Нарисуйте в своём воображении того, кто смотрит на мир на порядок иначе, чем зверушки, копошащиеся внизу и вынужденные проживать всего лишь одну-единственную жизнь, не знают, как выходить за пределы своей интеллектуальной и духовной ограниченности, не понимающие даже таких вещей, какие любой галлифрейский ребёнок на ходу без запинки описать может! С куда большим успехом можно поговорить с деревянной палкой – палка хотя бы слушать будет, в отличи от этих, так и стремящихся перебить и показать свой строптивый норов… А потом подумайте, как он должен относиться к отнюдь не добровольной смене своего положения, если его чуть ли не привязали к инвалидному креслу! Нет-нет-нет, от неуклюжего куска мяса надлежит избавиться в кратчайшие сроки! И от Доктора тоже – нашёптывали Мастеру застарелая паранойя и пошатнувшаяся было вследствие колоссального психологического потрясения гордость. Вот, ещё одно обоснование того, почему быть человеком – наказание хуже не придумаешь, их так просто выбить из колеи, смутить, запутать! Каждый таймлорд отлично умеет владеть собой и при желании или необходимости показывает лишь те эмоции, что ему удобны в настоящую минуту. Но с этим мозгом как вообще на чём-либо сосредотачиваться?! Ему же теперь необходимы и еда, и сон, и все остальные прелести существования одноклеточных инфузорий. Сожаления Доктора раздражали Мастера – что сделано, то сделано, их ошибок уже не повернёшь вспять, а оба они прошли через такое количество всего самого разнообразного, что теперь сложно сказать, какой смысл оба они вкладывают в понятия, казавшиеся в детстве простыми, чёткими и элементарными. О, добрый старый Доктор, тот, кто предназначен бесконечно терять всех и вся и бесконечно же сожалеть об этом! Так и подмывало схватить этого полудурка за плечи и встряхнуть так, чтобы зубами клацнул. Стоп! Нельзя слишком много внимания уделять раздражению, иначе оно перерастёт в ненависть, а тогда очень быстро вернётся настоящий Мастер. И так вполне ясно, что падения обратно не избежать, но в его руках шанс подольше оттянуть явление кошмара. Раз, два, Мастер заберёт тебя. Три, четыре, заприте дверь в квартире. Пять, шесть, поздно, Мастер здесь. Только не кричите – это бесполезно, и не пробуйте спрятаться – найдёт везде, даже в укрытии из одеял, волшебной цитадели всех маленьких впечатлительных детишек. В глубине чёрного океана загораются два пламенных ока, источающие презрительно-снисходительную издевку, лучащиеся яростью и восторгом от причинённой боли, и даже идиот понял бы, что их хозяин заворожён тем, как великолепно и очаровательно выглядит разрушение чего-то грандиозного, казавшегося непоколебимым, чего-то неповторимого и безусловно важного, потеря чего нанесёт удар прямо в основание бытия. Смерть придаёт всему особый колорит – отсутствие концовок производит унылое впечатление. Лучше дать чему-то угаснуть на пике, яркой насыщенной вспышкой, чем наблюдать, как оно угасает, постепенно теряя всё, чем ты любовался на протяжении многих лет.
Не поэтому ли Мастер так настойчиво стремился превратить Доктора в остывающий труп? И превратит, если второй половины личности, уравновешивающей первую, не станет.
Мастер выбирался с той стороны, формально воскресая – но всякий раз оставляя некую частицу себя там, и он, честно признаться, всерьёз опасался, что однажды за гранью останется всё, что давало ему иные эмоции и переживания, чем желание добиться чьей-то гибели. Он по-прежнему будет холоден, спесив и расчётлив, но задеть его не удастся никому и ничему. Ходячий мертвец, плодящий таких же мертвецов, разве что, в отличие от него, не поднимающихся из могил.
- Я хочу на планету, где никто не обитает. Мы будем с тобой вдвоём, мы давно так не гуляли, правда? – в голове помимо его согласия начал зарождаться пока ещё смутный, но весьма навязчивый план. Было сложно не поддаваться крадущемуся из глубин тёмного и запутанного естества наваждению. А надо ли противиться? Что это ему даст? Бедный глупый мальчик, думающий, что законопатил и запер на десять засовов все окна и двери, а про то, что в дом ведёт ещё выход из подвала, а в подвал можно зайти с улицы беспрепятственно, забыл. – Я не хочу ни с кем встречаться. Я не готов. Они наверняка заметят, что со мной не всё в порядке, я же пока не обжился в качестве человека, - даже говорить об этом, да ещё и в настолько беспечной манере, было противно, речь жгла язык, но нужно притворяться. Доктор может ощутить, что Мастер врёт, что он скрывает важное, но Доктор вряд ли станет утруждаться проверкой в нынешнем их положении.
Но как же он наивен и доверчив! Достаточно лишь инсценировать перед ним раненого лебедя или мечущегося в страданиях Гамлета – выбирайте, что больше по вкусу, - и у Доктора тут же душа нараспашку и стыд на лице! Так легко поддаваться влиянию, позволять собой манипулировать! Ох, ну, что же это такое, само рассмотрение ситуации в данном ключе подразумевало, что Мастер на подходе, стоит на пороге, ухмыляется и смотрит сверху вниз, ожидая, пока внутри сдадутся и впустят его, прекратив отрицать очевидное – от него не избавиться, он тут главный, а не ничтожные остатки надежд и привязанностей мальчика Кощея. Мастером быть удобно - не надо копаться в себе, искать тот предел, за который даже он не зайдёт. Ведь у Мастера ни капли ограничений нет, мысль есть действие, действие есть власть.

[icon]http://sg.uploads.ru/t/LI1Fv.jpg[/icon]